Десять дней назад, 1 декабря, не стало Ирины Александровны Антоновой. Её уход стал настоящей трагедией для очень многих людей, казалось бы, напрямую не связанных с искусством. Что так привлекало наших сограждан в личности Ирины Антоновой? Почему ею восхищались те, между кем на первый взгляд нет ничего общего?

Уважение к людям

Три года назад на встрече в ЦДХ Ирина Антонова обстоятельно рассказывала о выставке «Передвижники и импрессионисты. На пути в XX век», которая тогда проходила в Пушкинском музее. После полуторачасового общения с залом к Антоновой выстроилась очередь за автографами. Как ни удивительно, несмотря на заметную усталость, она стойко держалась до самого конца: нашла в себе силы переброситься с каждым желающим парой фраз и оставить на память о себе не просто невнятную закорючку, как делают многие популярные личности, а настоящий, полноценный автограф – с обращением, с отчётливой подписью. На память. Нет сомнений, что у всех, кому достался автограф, эта память жива и бережно хранима. Люди так устроены: благодарно отзываются на уважительное отношение.

Важный штрих: последнее интервью Ирины Антоновой было опубликовано после её кончины. Журналисты РИА Новости готовили этот материал к 75-летию Победы, но Ирина Александровна в последний момент попросила его не публиковать. Знаете, почему? Потому что посчитала, что в момент, когда люди страдают от пандемии коронавируса, говорить о себе неуместно. Найдутся ли подобные примеры среди отечественных «звёзд», высасывающих из пальца любые инфоповоды, лишь бы лишний раз мелькнуть в СМИ? Вопрос риторический.

Горение без выгорания

Современные коучи внушают (нередко за деньги) доверчивым юнцам, что на одном месте достаточно проработать три года. После этого якобы наступает профессиональное выгорание, возможности роста исчерпаны, поэтому нужно двигаться вверх, развиваться, занимать новые должности и брать новые карьерные рубежи.

Ирина Антонова проработала в Пушкинском музее 75 (семьдесят пять!) лет, 52 года из них – в должности директора. Кто-нибудь посмеет сказать, что она хотя бы на миг прекратила развиваться и расти?

Она восстанавливала Пушкинский музей в годы послевоенной разрухи, занималась спасением текущей кровли, писала письма министрам и членам ЦК КПСС, билась за создание музейного городка, о котором мечтал создатель Пушкинского музея Иван Цветаев. Не получалось с министром культуры Екатериной Фурцевой – писала Косыгину, добилась передачи музею особняка, который занимало Минобороны, бомбила письмами Юрия Лужкова, Валентину Матвиенко, других политиков. В результате Пушкинскому музею, которым теперь руководит Марина Лошак, достался целый квартал, о чём и мечтал его основатель – профессор Иван Цветаев.

Она устраивала выставки и перестраивала постоянные экспозиции, ездила по миру и изучала опыт других музеев, кстати, свободно переключаясь в разговоре с русского на немецкий или французский.

Ирина Антонова часто говорила, что нужно уметь совершать поступки, которые идут на пользу делу.

Она в 1956 году смогла устроить в Пушкинском музее выставку Пикассо, привозила в Москву выставки Энди Уорхола, Марка Шагала, Сальвадора Дали, показывала посетителям Малевича и Филонова. Не факт, что ей нравились все эти художники, но она прекрасно понимала, что людям необходимо видеть искусство, созданное в разные эпохи. Поэтому в дополнение к классикам, безусловно, нужны современники.

«Здесь дело не в смелости, а в том, во что ты веришь, что хочешь сделать»

Впрочем, с приходом в Пушкинский музей Марины Лошак акценты пришлось менять. Антонова, наоборот, заговорила о том, что Марине Девовне неплохо бы «раздвинуть горизонты» и обратить внимание не только на «сегодняшнее» искусство, но и на классические образцы.

Ясные правила

«За 52 года коллеги не написали на меня ни одного доноса или жалобы. Конечно, это не значит, что я добренькая. Но конфликтов у нас в музее не было»

В том же интервью Ирина Александровна рассказала, что старалась никогда не врать своим коллегам и подчинённым, советовалась с ними, но решительно настаивала на своём, когда считала себя правой.

Интересно, что когда Антонову назначили директором музея, она никого не уволила, хотя, естественно, знала всем цену и была довольна далеко не каждым.

«Я решила, что либо они сами начнут работать по законам музея, либо сами, если не понравится, уйдут. Так и случилось. Почти никто не ушёл. Постепенно меня перестали называть Ирочкой и начали звать Ириной Александровной»

Предсказуемость – бесценное качество не только для руководителя, но и для любого человека. Она избавляет от завышенных ожиданий, внезапных разочарований и неожиданных обид. Вот на Антонову и не обижались: принимали, уважали, аргументировали свою позицию. Кроме, пожалуй, истории с коллекциями ГМНЗИ, но она достойна отдельного рассказа.

Вера в силу искусства

«Меня часто спрашивают, что такое «Чёрный квадрат» Малевича. Я отвечаю: это декларация – «Ребята, всё кончилось». Малевич правильно тогда сказал, суммируя глобальную деформацию и слом, отраженные прежде в кубизме. Но ведь трудно с этим смириться»

В этой цитате заключено, пожалуй, больше смыслов, чем кажется на первый взгляд. Антонова полагала, что Ренессанс, длившийся на протяжении многих веков, закончился, а ростки нового искусства, которое могло бы прийти ему на смену, ещё толком не зародились. Обычно цитату на этом и обрывают: мол, искусство умерло, и ждать нового не стоит. Однако Ирина Антонова говорила о другом. О том, что людям по природе хочется петь, рисовать и писать стихи. О том, что маленький человек, взяв в руки карандаш, рисует «палку-палку-огуречик». Иными словами, потребность в искусстве жива и это даёт нам надежду.

«Огорчаться не надо. Человечество создало столько великого, что и нам с вами хватит вполне, да и вообще всем».

И правда: чем любоваться на ветки, обмотанные скотчем, лучше лишний раз полюбоваться, например, византийскими мозаиками или полотнами старых мастеров.

Политика – для политиков

Важное качество для специалиста в какой-либо области – уметь спокойно заниматься своим делом и не лезть в сферы, лишённые чего-либо конструктивного. Ирина Антонова никогда не была диссиденткой, и организованная ею выставка Пикассо в 1956 году вовсе не была политической акцией.

Антонова осуждала кривляние Pussy Riot в православном храме, хотя сама никогда не была верующей. Просто есть вещи, которые делать нельзя.

Ирине Антоновой не нравились демонстрации на Болотной площади, поскольку она не видела в них позитивных нот.

«Почему я не должна соглашаться с Путиным, если он говорит правильные вещи?» – удивлялась она в ответ на попытки журналистов вывести её на разговор о недовольстве системой.

Видела ли она существующие недостатки? Странный вопрос. Однако тем, кто хотел услышать её возмущение или обличительную речь, отвечала просто и ёмко: «Если человек не выходит и не кричит, что он против, это вовсе не означает, что он за». И правда, стоит ли тратить жизнь на политические диспуты, когда остаётся столько несделанных дел?

Движение к мечте

На протяжении многих лет Ирина Антонова мечтала воссоединить коллекции Сергея Щукина и Ивана Морозова, которые в 1948 году были распределены между Эрмитажем и Пушкинским музеем. В советское время импрессионизм был не в чести, и картины великолепных художников, смотреть на которые в Россию сегодня тянутся ценители прекрасного со всего мира, попросту «рассовали» по хранилищам двух известных музеев.

По мнению Антоновой, Государственный музей нового западного искусства (ГМНЗИ), с которым обошлись столь чудовищно, должен был быть восстановлен, причём непременно в Москве, для которой, собственно, и создавались коллекции. Ирина Антонова отмечала, что вопрос важен для мировой истории искусства. Дело в том, что картины импрессионистов были для своего времени слишком новаторскими, и Лувр отказывался их принимать в свои фонды. Русские коллекционеры разглядели в импрессионистах великих художников, покупали картины, давая им возможность творить дальше. Более того, эти коллекции создавались принципиально иначе, чем «имперские» подборки картин для Санкт-Петербурга. Щукин и Морозов были купцами, они торговали тканями и совсем по-другому смотрели на живописные произведения.

Бесконечно жаль, но битву за восстановление ГМНЗИ Антонова, по её же признанию, начала слишком поздно. Возможно, Горбачёв бы мог решить этот вопрос росчерком пера. Нынешнее же руководство страны отнеслось к просьбе Антоновой осторожно: Владимир Путин, видимо, не решаясь внести сумятицу в хрупкий и непредсказуемый мир деятелей культуры и искусства, заявил, что решать должны эксперты. К сожалению, решение предопределил выбор этих самых экспертов: на собрание в Минкультуры, где обсуждалось предложение Антоновой, её даже не пригласили.

Аргументы «против» незатейливы: мол, разве можно обобрать Эрмитаж? Обобрать Москву, выходит, в середине прошлого века было можно. И тот факт, что в столице России нет музея мирового искусства высшего уровня, тоже никого не заботит.

«Для меня объединение коллекций и создание музея – главное дело, хочу успеть, пока жива. Все, кто протестует против объединения коллекции и возрождения музея, боятся только одного: чтобы их заднице было мягче сидеть. Но не за правду, не за искусство, не за идею, не за страну, не за Москву. В нашем музее все тоже молчат».

В 2013 году, когда Ирина Антонова заявила о желании покинуть пост директора Пушкинского музея, многие были уверены, что ситуация с коллекцией ГМНЗИ серьёзно повлияла на это решение. Как бы то ни было, эту битву рано считать проигранной. По крайней мере, Антонова заявила об этой проблеме так громко, что теперь о ней вряд ли забудут. Даже если большинство продолжит молчать.

P.S.: Пушкинский музей подготовил и передал в Минкультуры предложение по увековечению памяти Ирины Антоновой. Её именем собираются назвать одно из зданий музейного квартала, в музее появится «мемориальное пространство», а также создадут центр гуманитарных исследований её имени. Наверное, стоило бы продолжить и её начинания, но для этого нужны великие люди, способные ставить великие цели. Но что-то туговато у нас, у оставшихся, с великими.